С кем воевал «отец народов» в Чистополе (окончание)

Потом опилки собирали в мешки и отправляли их на кладбище вместе с казненными, а часто просто сжигали в тюремной печке. Перед тем, как впустить партию обреченных в расстрельный подвал, их заставляли раздеться до нательного белья. Если кто-либо был одет в отрепья, то его впускали одетым, очевидно потому, что не было претендентов на его лохмотья. А на верхнюю одежду казненных желающих было много. У зам­начальника МТС был кожаный реглан, самый модный по тем временам; подобные носили знаменитые полярники, летчики и моряки. Его расстреляли последним, чтобы кожаное пальто, галифе и пиджак достались по чину самим расстрельщикам, а не обслуге тюрьмы. Такое часто бывало: пока убийцы были заняты тяжким «трудом», помощники-мародеры за их спиной расхватывали приличную одежду, несмотря на запрет коменданта расстрельного взвода. Был случай, когда жена одного из репрессированных узнала полушубок своего мужа на сотруднике тюрьмы. Когда она бросилась к нему узнать, что с ее мужем, тот, не смущаясь, заявил ей: «Будешь орать, будешь вместе с ним». И показал на небо. Так она узнала о гибели близкого ей человека и молчала, скрывая от всех это страшное известие. Только через год ей сообщили, что ее муж осужден по 58 статье на 10 лет «без права перепис­ки». На языке карательной системы это означало расстрел.

По воспоминаниям участника тех страшных событий, это происходило следующим образом: «Мы стреляли в затылок, стараясь попасть в теменную часть головы. Если выстрел был верный, то убитый с одного выстрела падал или лицом вниз, или набок. Но такая стрельба была по плечу людям опытным и с крепкими нервами. Зависело много и от оружия: если «наган» тульский советского образца, то он почему-то быстро перегревался и боек приходил в негодность уже пос­ле 20 - 30-го выстрелов. На этот случай был запасной наган. Лучше, если он дореволюционного изготовления императорского завода, как более прочный и надежный. У каждого «исполнителя» было свое оружие. Считалось плохой приметой, если кто-то из «коллег» воспользовался твоим оружием.

А вот начальник чистопольской опергруппы Булынденко при расстрелах использовал свой именной браунинг - у него никогда не было рикошета, однако ему приходилось часто выпускать чуть ли не полную обойму в одного приговоренного. Но он за патроны не отчитывался, а у нас был режим экономии - 2 патрона на исполнение. За 3-й патрон писали рапорт, чтобы актировать перерасход. Другой начальник (райотделения НКВД) Власов позволял себе упражняться из пистолета ТТ, так у него пули прошивали приговоренного, и он, отлетев к стене, продолжал стоять и хрипел, не умирая. И приходилось добивать его из верного нагана. Как-то один из расстрелянных, получив три пули, очнулся в могильной яме, наполненной трупами, и начал стонать. Для сопровождения трупов к месту захоронения назначался один из мрачных надзирателей тюрьмы - бессменный «Полтора - Ивана» (хотя его звали Авдеем). Огромного роста, почти не говоривший, все думали, что он немой. У него при себе имелась древняя винтовка «бердана» со штыком. Она не стреляла, но штык был остро заточенный. И когда раздавался стон из ямы, он при свете керосиновой лампы проворно прыгал прямо на трупы и начинал колоть штыком, не глядя, в кого попадает. Успокаивался только тогда, когда все затихало. Ему подавали веревку, и он, поднявшись наверх, долго обтирал залитые кровью сапоги листьями или травой, а зимой снегом. При этом он что-то бубнил, и видно было, что он законченный сумасшедший. Почему-то все его остерегались, но уважали за неимоверную физическую силу. Он легко мог заменить 5 человек, играючи забрасывал трупы в кузов машины или на огромную телегу (машина часто ломалась), потом в яму - и все один, никто ему особо не помогал. Без него обойтись было невозможно. По приказу начальства ему выдавалась двойная доза водки или спирта. В комендантской расстрельной команде все пили много, но он за раз выпивал бутылку, через минуту - вторую, и все молча. Потом брал еще две бутылки водки, засовывал в карманы залоснившегося галифе и уходил спать в «привратку». Надзорсостав тюрьмы этим был очень недоволен - запах пос­ле его ночевки оставался очень стойкий. Но сказать ему об этом или не пустить спать на широкую скамейку в «привратке» было невозможно, да и рискованно. Он мог озвереть от пустяка и запустить в обидчика чем угодно. Только сам начальник тюрьмы мог уговорить его уехать домой, предоставив ему свой личный тарантас. Тогда все с облегчением переводили дух, мыли с хлоркой «привратку» и ждали следующего расстрела с участием «Полтора - Ивана». Когда он вдруг исчез, куда - никто не знал, никто ни о чем не спрашивал - все обходили эту тему, - наступили тяжелые времена. Расстрельщики-исполнители выполняли свои обязанности, а вот выволакивать трупы было некому, и они порой на сутки оставались в расстрельном подвале. Тогда вызывали из другого корпуса уголовников (что было категорически запрещено инструкцией), и они за махорку и стакан водки выполняли приказ начальника тюрьмы. Как-то один из них проболтался, и его, не спрашивая имени и звания, актировали, пристрелили у общей ямы, куда сбрасывали расстрелянных».

Одному из «исполнителей» запомнилась ночь с 3 на 4 ноября. Тогда в честь празднования «октября», торопясь, расстреляли 88 человек. Были среди них и женщины, которые плакали, и одна из них, узнав «исполнителя», просила сообщить ее родным о случившемся. Он ее тоже запомнил как участницу переписи 6 января 1937 года, побывавшую у него в доме. Всех участниц, как вредителей, по приказу Сталина расстреляли во внесудебном порядке. Нашим расстрелянным еще «повезло», хоть с запозданием на десятилетия, но установлены места их упокоения. А у многих по стране и могил нет.

В Краснодаре в здании НКВД стояла мясорубка, которая молола трупы расстрелянных и спускала их в канализацию. При сдаче города гитлеровцам сотрудники НКВД так поспешно бежали, что не успели ничего уничтожить и при оккупации ее показывали иностранным журналистам. О подобных же «труподробительных» агрегатах и о находках массы измельченных человеческих останков имеются свидетельства из Свято-Екатерининского монастыря (знаменитая Сухановка) и Новоспасского монастыря в Москве, превращенных в секретные застенки НКВД. Это же было и в Ленинграде, раскрошенные тела казненных спускали в Мойку.

С первого по последний день Большого террора Сталин полностью контролировал ситуацию. После полутора лет беспримерного геноцида против собственного народа «кремлевский горец» вдруг объявил очередное «головокружение от успехов». Большой террор был прекращен в один день постановлением ЦК и СНК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», утвержденном на Политбюро 17 ноября 1938 года. Во всех «перегибах» был обвинен Ежов, а новым наркомом в ноябре 1938 года был назначен Л.П.Берия. Он даже объявил очень ограниченную амнистию и ввел в «органах» бюрократическую рутину, якобы контроль над следствием, но пыточные допросы оставил в активном действии и сам любил лично упражняться в использовании физического воздействия на подследственных, то есть был законченным садистом. Наркома Ягоду и его приближенных чинов НКВД ликвидировали при Ежове. А генерального комиссара госбезопасности Ежова после пыток в Сухановской тюрьме расстреляли в феврале 1940 года.

Сверхзадача процессов 1930-х годов состояла в том, что и без того бесправные граждане страны приучались к неотвратимости несправедливости, что закономерно подавляет способность общества к сопротивлению и противостоянию ей. Это есть один из главных социально-психологических механизмов террора. А самое ужасное для нашей многострадальной страны - он, по задумке авторов, оправдался и не потерял актуальности и в наши дни.

P.S. Проклятое прошлое от нас никуда не ушло - мы все еще во власти невыученных уроков неудобной для нас истории и памяти. Мало того, что остались неучами, но и раздаются голоса, даже на властных уровнях, утверждающие, что «была сильная страна, и нас боялись». Что это - глупость или измена национальным приоритетам - жить по совести и не мешать другим? Ведь за тоталитарным террором, рождающим кратковременную иллюзию «сильного государства», построенного на человеческих гекатомбах, через определенное время наступает пора тягостных смут и потрясений. Происходит так потому, что диктатора-параноика и его подручных сменяют посредственности. Это закономерно.

- В любом своем проявлении - в политике, в науке и искусстве - тирания претендует на абсолютную монополию, порождая адептов, которые тоже не терпят равного по силе и таланту, тем самым создавая вокруг себя пустыню. И когда сатрап умирает­, а вместе с ним упраздняется и сам террор, не находя для себя жертв, его место занимают маленькие серенькие люди, с опаской и вожделением грызущиеся друг с другом, карабкаю­щиеся на свободный трон. А затем оказывается, что деспотия страшна не только количеством отнятых жизней, не разрушением страны, а выведением особой породы холопов, заражающих генофонд нации вирусом бесчеловечности и конформизма, вирусом эгоизма и жестокости, которые укореняются в последующих поколениях, производя мутацию и деформируя духовный костяк нации. Таким образом, в результате «мятежей и казней» управлять государством рвутся люди, в генетический код которых уже внедрились вирусы приспособленчества и беспринципности, равнодушия к своей стране и своему народу.

Рафаэль Хисамов, старший научный сотрудник

Мемориального музея Б.Пастернака