Чистопольский вояж командора

Одна из моих любимых книг — это «Золотой теленок» незабвенных Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Я ее перечитывал неоднократно и каждый раз, дочитав, с сожалением расставался с ее героями. Особенно с Остапом Бендером. Этот персонаж прописан авторами столь колоритно, что невольно вызывает симпатию. Не смирившись с концом романа, я дерзнул написать продолжение к «Золотому теленку». Что из этого получилось — судить читателям.

Глава 1

ВСТРЕЧА ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ

Под крылом ИЛ-18 плыла осень. Сменяли друг друга желтые, багровые и зеленые пятна лесов, поблескивали ленты рек и блюдца озер. Изредка встречались небольшие поселки и деревеньки, в них текла своя неспешная жизнь. Проплывали поля и нивы, по которым жучками ползали трактора и другая сельскохозяйственная техника. Остап давно не летал самолетом и с интересом разглядывал в иллюминатор эти осенние картинки. Со времен своей молодости, насыщенной самыми разными событиями, он предпочитал перемещения по стране исключительно железнодорожным транспортом. Они обычно сулили новые знакомства, а с ними и новые жизненные сюжеты, помогавшие преодолевать суровые будни военного коммунизма и лихие времена НЭПа. Сложившиеся обстоятельства, а проще говоря нужда, однажды заставили Остапа временно стать членом корпорации жуликоватых «детей» легендарного героя революции 1905 года лейтенанта Шмидта. Этот его перелет также был связан с теми давними персонажами. Тут надо сказать, что с годами некоторые из них стали уже не просто друзьями, а людьми, ставшими на уровень чуть ли не близких родственников. Хоть и виделись они крайне редко, но связи друг с другом не теряли. Нынешняя поездка, учитывая ее срочность, подразумевала встречу с одним из них и путешествие именно самолетом.

Вышла стюардесса и попросила пассажиров пристегнуть ремни безопасности ввиду предстоящей посадки в аэропорту столицы Татарской АССР городе Казани. Пробежав по взлетной полосе, самолет остановился. Подали трап, и Остап спустился по нему в числе первых пассажиров. Есть такая категория людей, для которых года нипочем. К ним относился и Остап Бендер. Он же командор, он же великий комбинатор, он же внебрачный сын турецко-подданного, а отсюда и потомок янычаров. Все эти биографические данные тянулись за ним с давних времен и какие из них соответствуют действительности уже не имело никакого значения. В правой руке Остап держал небольшой чемоданчик, через левую руку был перекинут светлый плащ. Шею комбинатора легкомысленно обвивал шарф канареечного цвета. Голову его венчала велюровая шляпа, которой он давно заменил артистичную фуражку с белым верхом. Конечно, годы все-таки отразились на его внешности, но глаза сохранили все то же уверенно-снисходительное выражение, а выправке мог бы позавидовать любой отставной военный. Тому способствовали здоровый образ жизни и природный оптимизм великого комбинатора.

От группы встречающих отделился худой юркий старик в национальной татарской тюбетейке и быстро засеменил навстречу прилетевшим пассажирам. В нем не без труда можно было узнать Шуру Балаганова, тоже бывшего сына лейтенанта Шмидта. Было видно, что в отличие от Остапа жизнь потрепала его изрядно. Взгляды стариков встретились.

— Командор! Остап Ибрагимович! Неужели это Вы! — завопил старичок в тюбетейке.

— Спокойно, Шура, спокойно. Я тоже безмерно рад встрече. Даже если бы я был римским папой, все равно не стоило бы поднимать столько шума.
Молочные братья крепко обнялись, а растроганный Балаганов даже пустил слезу.

— Полно, Шура, полно, мы не виделись всего каких-то двадцать восемь лет. — Остап не заметил, что и по его щеке скатилась слеза. — Я недавно узнал, что мы живем в кайнозойскую эру, а я-то думал, что в ней жили и вымерли динозавры. Мне кажется, что и мы с вами напоминаем этих доисторических животных.

— Остап Ибрагимович, да вы совсем не изменились, разве что самую малость.

— Вы мне льстите, Шура, это совершенно излишне для старых друзей. Изменились мы оба, и от этой суровой правды нас не избавит ни одна страховая компания. Даже если на наши жизнерадостные физиономии ветеранов времен англо-бурской войны наложить примочки из смеси сока корней женьшеня и отвара лапок африканских термитов, и мы действительно изменимся. Нас без конкурса тут же пригласят в самые известные теат­ры страны. Вы, Шура, будете играть роль Кащея бессмертного в детских спектаклях, ну, а меня, надеюсь, пригласят на роль Квазимодо. Только и делов-то останется, что согнуться крючком.

— Вы все шутите, Остап Ибрагимович, а тут дела серьезные могут сложиться. Без вас никак не обойтись.

— Хорошо, Шура, давайте по порядку. Во-первых, перестаньте называть меня по имени-отчеству. Я пока не директор филармонии и вряд ли им уже буду. Меня гложет любопытство, Шура. Мне не терпится задать вам ряд вопросов о причине того, что побудило вас вытащить меня в эти чудесные края. Естественно, задать эти вопросы хотелось бы в приличном ресторане или в вашей личной резиденции. Кстати, куда это мы все время идем?

— На стоянку, командор. Все вопросы обсудим в машине. Нам еще часа три до Чистополя ехать. Вот мы уже и пришли — прошу в экипаж, — с этими словами Балаганов открыл перед Остапом переднюю дверь видавшего виды «Москвича». — Прошу садиться. Машина, конечно, не новая, но надежная.

— Действительно, прекрасно сохранившийся экземпляр. Дитя приснопамятной «Антилопы», заря отечественного автопрома. Отрадно, Шура, что вы пошли по стопам Козлевича. Я всегда говорил, что автомобиль не роскошь, а удобное средство передвижения. Многие автомобилисты почему-то не разделяют мою точку зрения. Для них собственное авто — предмет самолюбования. Это явно не про вас, Шура. В свободное время вы, думаю, предпочитаете отдыхать лежа, под этим агрегатом или склонившись ниц на его капотом? У нашего Козлевича это излюбленная форма отдыха.

 — А куда деваться, командор, это на самом деле так. Иначе этот агрегат, как вы его назвали, попросту не поедет. Я на нем и копейку нет-нет заработаю, как прибавку к пенсии. Вы не подумайте, на жизнь мне вполне хватает, а вот на бензин или резину, допустим, денежка нужна.

— Понимаю, Шура. Круговорот наличных средств.

— А как поживает Козлевич? Вы как-то писали, что он так и остался в Черноморске. Как у него со здоровьем? — старик Балаганов после нескольких безуспешных попыток наконец запустил двигатель, и машина тронулась.

     — Жив и здоров Адам Казимирович. Еще и нас с вами переживет. Со мной порывался ехать, да дети и внуки не пустили. Кстати, ваше авто, Шура, во многом превосходит незабвенную «Антилопу». Особенно в скорости и комфорте салона.

— Вы все шутите командор, я уже отвык от шуток.

— Придется снова привыкать. Итак, ближе к телу, как говаривала одна моя назойливая знакомая. Я весь внимание. Вещайте, Шура.
Машина выехала за пределы Казани, о чем засвидетельствовала табличка с перечеркнутым названием города. Остап опустил стекло и с наслаждением вдыхал ароматы осеннего леса. Ветер весело трепал его шарф, а на лице командора застыла блаженная улыбка.

— Вы не поверите, командор, — начал свой рассказ Балаганов, — но в нашем городе до последнего времени проживал, кто бы вы думали? Вовек не догадаетесь… — тут машину сильно тряхануло, и Балаганов резко затормозил.

— Бортмеханик, давайте оставим кроссворды на вечер, а сейчас лучше на дорогу смотрите, а не на меня.
Балаганов обиженно засопел.

— Я на вас, командор, машинально смотрю, давно все-таки не виделись. А этот участок дороги ремонтируют-ремонтируют, да все никак не отремонтируют. Двадцатый век называется.

— Ладно, Шура, не обижайтесь, обиды нам ни к чему. На чем вы остановились, продолжайте. Только без загадок.

— Продолжаю. Вы не поверите, Бендер, но, как оказалось, в нашем городе проживал…кто бы вы думали? Тьфу, простите, командор. Так вот, у нас в Чистополе до недавнего времени собственной персоной проживал… , — тут машину тряхануло еще сильнее. Балаганов испуганно замолк.

— Шура, ничего больше не говорите, а только слушайте и коротко отвечайте на вопросы. Есть ли по дороге столовая или другая точка общепита?

— Есть, командор.

— Скоро?

— Скоро. Через пару километров.

— Замечательно. Там и остановимся. Ранее в мои планы входило по случаю встречи устроить… как у вас тут называется национальное празднество с фейерверками? Хотя можно и без них обойтись.

— Сабантуй, наверное.

— Так вот, Шура, сабантуй мы перенесем на более поздний срок. Сейчас мы просто перекусим, и вы мне, наконец, поведаете обо всем. Я уже сгораю от любопытства.
 «Москвич» остановился у придорожного буфета. Здесь же стояли деревянный стол, накрытый чистой клеенкой и несколько стульев. Кроме молочных братьев, посетителей не было. Бендер устроился за столом, а Балаганов отправился в буфет. Вскоре он вернулся с двумя тарелками, на которых лежали круглые горячие пирожки. Балаганов сказал, что по-татарски они называются перемячи. Буфетчица, пожилая добродушная татарка, принесла чай в стаканах и пожелала приятного аппетита. Затем, покосившись на тюбетейку Балаганова, сообщила, что вся выпечка — чистый халяль, исключительно из баранины. Остап ранее уже слышал о таких блюдах и продуктах. От перемячей исходил такой вкусный мясной аромат, что Бендер и Балаганов, не сговариваясь, тут же принялись за еду. Балабанов, с набитым ртом, начал свой рассказ.

Владимир Сергеев