Святая, как хлеб, деревенька моя…

Все радости и горести после­военного, далеко не сытого, единственного и неповторимого детства связаны с этим близким сердцу уголком, надежно защищенным яблоневым, вишневым садом, кормильцем-огородом и красотой лесного заповедника.

До последнего времени, после смерти матери, жизнь и порядок поддерживались здесь родственниками. После выхода на пенсию сменить городскую квартиру на свой старенький, но еще крепкий дом, перебраться в родную деревню решил сам.

Трудно передать волнение блудного сына, перешагнувшего порог родной обители. Как же стосковалась душа по незатейливой мебели, уцелевшим комоду, дивану, венским стульям, разлапистой печи, по железной кровати с пуховой периной, на которой когда-то безмятежно отсыпался по возвращении домой, и по семейным фотографиям в рамках на стене.

Каждая из них возродила в душе, памяти яркие эпизоды детства, юности. Пред глазами фото молодой, красивой матери. Одно загляденье, как она жала рожь, одним движением делала скрутки из жнивья, связывала снопы, ловко укладывая их в бабки. Как настойчиво учила меня, малыша, раскладывать и закреп­лять их в телеге, на которой с помощью лошадки отвозил снопы на колхозный ток, где, по тем временам, чудо-машина обмолачивала их на зерно.

Лучшим в округе был у нас малиновый сад, раскинувшийся на живописной окраи­не поселения. Как любил, умел быстро собирать и, конечно же, лакомиться сладкой сочной ягодой, которой наполняли лотки и отправляли в детский сад, что также запечатлено на фото.

Так же то, как малышом оказался на пойменных камских лугах. В памяти поход колхозного обоза на заготовку сена в богатой травостоем пойме реки, куда вслед за ним за несколько километ­ров в штанишках, босиком прибежал Татьянин (так звали маму) паренек, которого вначале не взяли с собой.

Старшие одели, из травы сплели обувь и до конца продлили для меня праздник на сенокосе, где на любимой лошадке Лыске подвозил сено. Навсегда запомнились наваристые супы с кониной, быстротечная, еще до разлива, Кама, со сверкающими двухпалубными пассажирскими теплоходами и захватывающее купание в ее теплых водах. На глазах росли стога, ометы, которые по зиме перевозились на фермы.

Нелучшим образом на жизнь и настроение сельчан повлияло затопление тысяч гектаров плодородных, пойменных площадей при строи­тельстве каскадов гидростанций. Многолетние травы шагнули уже на поля, потеснив зерновые культуры, резко поднялись затраты на заготовку кормов, что негативно отразилось на производстве продукции животноводства, крестьянских хозяйств.

Не оставили доброго следа в жизни сельчан и хрущевские реформы по объединению районов, деревень, ограничению содержания частного скота, обложение налогами даже плодовых деревьев. Как говорится, чтобы сломать жизненный уклад, традиции, обезглавить село большой мудрости и ума не надо.

Но и эти напасти не сломили, не привели мою деревеньку к исчезновению. Раньше воду жители брали из болота, потом пробурили скважину, подняли башню Рожновского, и появилась чистая, мягкая, целебная вода, за которой стали приезжать даже горожане. В хозяйстве появилась животноводческая ферма, сформировано продуктивное молочное стадо, построены клуб, магазин.

Все это создавалось на моих глазах. Как и чем живет деревенька в настоящее время с горечью и тревогой узнал у земляков вскоре пос­ле ­приез­да.

С трудом нашел знакомых, что вполне объяснимо. Одни на погосте, другие подались в иные края. Почти четверть домов уже заколочена, в них изредка возвращаемся мы, пенсионеры. Закрыта школа и детей возят учиться на центральную усадьбу. Лишь по редким праздникам открывается клуб. В исчезнувших садах, осиротевших домах смолкли песни птиц и людей.

Главный же урон нанесен в производственной сфере, насильственным банкротством и разорением не только рядовых, но и рентабельных хозяйств. Никто не спросил у тружеников села, где и как им лучше жить и работать. Более ста доярок, механизаторов, дипломированных специа­листов трудились на полях и фермах нашего небольшого хозяйства.

А сейчас полностью ликвидировано общественное производство, закрыты ремонтные мастерские, на металлолом сданы комбайны, тракторы, другая техника. Для сельчан нет ни одного рабочего места и заработок, средства к существованию они вынуждены добывать в городах и весях.

Землю же крестьян купировали мощные механизированные отряды, так ­называемых инвесторов, взявших в аренду, а по сути, скупивших на корню земельные наделы. Пашут, возделывают в основном технические культуры: рапс, подсолнечник, съедающих гумус, плодородие, отравляющих почву.

Таковы итоги рыночных реформ, оскал капитализма на селе.

 – На научной основе у нас был внедрен севооборот, – взволнованно говорит бывший агроном хозяйства, – включающий многолетку, чистые пары, бобовые и другие культуры, работающие на восстановление плодородия. Теперь нарушаются все условия землепользования, на полях господствуют, в основном, технические культуры.

Не меньше обид, нареканий услышал от фермеров, закрепившихся на земле. Здесь трудности с хранением и реализацией продукции, растущая дороговизна удобрений, горючего, запчастей, съедающая львиную долю доходов. В нелучшем положении земляки, сохранившие на подворьях скот и птицу. Даже солому у спонсоров-арендаторов приходится покупать за немалые деньги, не говоря о зерне, фураже.

Горькую досаду высказал бывший пчеловод, ответственный, трудолюбивый человек, из 15 купленных пчелосемей создавший лучшую в районе пасеку в 150 ульев. Не стало хозяйства, постарел ее хранитель, навсегда исчезло с поляны пчелиное царство.

 – Раньше специально для пасеки выращивали медоносные культуры, – отмечает он, – теперь в самую горячую пору медосбора новые хозяева опрыскивают технические культуры ядохимикатами от вредителей и болезней, подвергая гибели пчел частного сектора.

С такими вот невеселыми событиями, реформами, разрушающими стабильную жизнь крестьян, превращая их в безработных, чужих на родной земле, поделились мои земляки.

Все так. Но вспоминаю, какие лишения легли на плечи поколения моих родителей, да и наши, детей войны, в тяжелую военную годину, с каким упорством, духовным зарядом преодолевали они все трудности, оставив нам в наследство железную волю, непобедимую нравственную силу.

Сам же возвращался на малую родину с твердым убеждением не прозябать, не коротать свою старость, а, как всегда, жить полноценно, увлеченно, своими руками обновить родной дом и страстным желанием развести пчел, жизнеутверждаю­щих целителей, о которых много прочитал.

К великому удовлетворению, в новом, просторном доме встретил многодетную семью механика-водителя, который вместе с сыном и фермером-соседом приступили к уборке зерновых. Встретив на жатве молодых, статных хлеборобов, невольно подумалось: «Такие ребята все преодолеют, за ними – будущее моей деревеньки».

Геннадий Абрамов

Фото Ольги Викторовой