Чистополец вспоминает о встрече с Высоцким

А жизнь у Высоцкого сложилась! Как бы ни признавали, как бы ни затирали или хаяли – сложилась! Любим он был на своей волне, на своем времени, на той поре, к которой нет возврата… И, как всегда, его было мало, несмот ря на его спектакли, концерты, съемки, разъезды и встречи.

Мне посчастливилось. Я повидал Высоцкого. Нет, не так. Я повстречал Высоцкого! Это не было личной встречей, не было личных объятий и разговоров. Но когда он пел для всех – он пел и для меня. Когда он разговаривал с людьми – он разговаривал и со мной. И когда он играл для народа – он, конечно же, играл и для меня…

…КамАЗ, 1974 год. У всех на слуху приезд артистов Театра на Таганке! Из самой Москвы! Столица! Там много славных артистов, но он – Владимир Высоцкий – один.

КамАЗ большой – шесть основных заводов пораскидано на огромной площади. РИЗ – первенец КамАЗа. Здесь уж он непременно появится. На ремонтно-инструментальном заводе я в то время работал слесарем по вытяжке и приточке с другом Васярой, этакий горлопан, где не надо, но работать умел). Мы были молоды и энергичны.

Пронеслось: едут, едут!.. Завод встал. Станки остановились без ведома на то начальства. Народ закипишился, как улей. Этот рой людей просто панически боялся что-либо пропустить – приезд, представление, общение. Успеть заснять, сфоткать. Абы как, но чтоб свои кадрики, чтоб самому повидать, а не по рассказам. Важно все: как одет, как ходит... А уж как поет – давно известно всем. У каждого челнинца его записи и перезаписи.

Кто-то брякнул: будут на центральной проходной. Весь пчело-трудящийся народ туда! Давка, толкучка, неразбериха... Мы с Васярой махом впереди.

С-с-собаки, натрекали… Ясно же – в центральном холле. Станочно-пчелино-трудяжная толпа ринулась к холлу. Опоздали, мать-перемать…

– Где?!

– Говорят, теперь в са мой большой раздевалке, на тре ть е м эта же.

Туда! Все туда.

Трещат перила, крошится кафель.

– Да куда ж вы прете?!

Все – дальше некуда. Все уже там. Кто все?! Мы-то здесь!.. Досада.

– Говорил же, здесь надо было выжидать! Прошлый раз выступали ну, эти, как их… Ну пели про любовь, что ли… Так здесь и было.

– Кто ж знал? Вон народ – туда-сюда…

Скребло то, что вот мы такие ушлые во многом и, надо же, теперь в хвосте. Автограф не светит.

В импровизированном зале тысяча друг на друге набьется. Это была недооборудованная огромная раздевалка для рабочих. И благо, что это помещение еще не было заставлено шкафами, лавками, душевыми и прочими «кранья ми»… А остальным пяти тысячам куда?

– Где начальство-то?

– Дык уж там, у сцены.

– Подсоби повыше – глянуть глазком. Ну? Да не видно ничего…

Так. Надо срочно что-то придумать…

– Глянь, Сашок, аппаратуру тащат.

Громоздкие колонки, усилители, провода. Протискиваемся. Берем бразды на себя.

– Так, мужики, вам не справиться: в дверях покорежат и провода вырвут… Вы берите то, а мы это, – вот тут-то Васярино горлопанство и пригодилось.

– А ну… по-о-берегись, о-о-осторожно, а-аппаратура для концерта, – заблажил он. В двер я х – амбалы (видать, их вышибалы) посмотрели с сомнением. Мы - головы ниже, сгорбились под этими коробами-колонками и прямехонько к сцене, за своих сошли.

Уф, почти в первых рядах.

– Куда ж ты прешь – едрена вошь?

– Фу-у. Ну и духота.

– Так вытяжка и кондицио неры по этому ряду еще не запущены на полную… Ну, так наладка еще, сами же крыльчатку не поставили… Потому как диффузор не отрехтован…

- Да заткнитесь вы! – одернули сзади.

Смотрим во все гляделки, у всех башка, как на шарнирах – туда-сюда. Народ, как на Марсовом поле, гомонит, волнуется. Нам, молодым, то что, а вот «прединфарктникам» муторно. Все терпят. А кто и вовсе отрешенный. Все в предвкушении. Переговариваются.

– Че говорят-то?

– Да вроде низенький такой, в простом.

– Где ж ты каланчей-то видел из великих?

– А Петр Первый?!

– А-а-а, ну это да, почитай все великие низенькие. Да не при ты, совсем на шею сел… Слышь, мужик,

сместись чуток!

Пока помогали с проводами, пока пристраивались да обменивались репликами с другими заводчанами, выход пропустили…

А он уже у микрофона:

– Па-а-а-рус, порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь!

Голос! Мурашки по спине… Мне повезло: Высоцкий ст о ял совсем рядом. Невысокий, с выразительным лицом. Чуть тяжеловатый подбородок. Поет – глаза в наливе, в надсаде рот кривится. Может, манера такая? Разговаривает – в глазах намешано – усталость и прищур, смешинка и дразнилка. Взгляд быстр: то в себя, то в тебя, то далеко через головы… Ум сквозит и обаяние. Девки млеют. Голос с хрипотцой с тиши на срыв, на самый срыв! Темные отглаженные брюки с простым ремнем. Рубашка коричневая, еще более отутюжена. Ворот распахнут, но не до небрежности. Начищенные черные туфли. Гитара. Очень даже простая. Отметился ее широкий ремень и то, как обращался он с ней бережно.

Ему задавали какие-то вопросы, о чем-то спрашивали. О разном, конечно. Я этого всего не помню. Да и не слушал я, честно сказать. В ушах моих звучал «Парус».

Я был потрясен. Ошеломлен его голосом вживую, его напором, духом протеста, несогласия, его неповторимостью. Все эти хриплые записи-перезаписи – ерунда. Все эти подражания с бряцанием не далее как пародии.

Здесь он весь в идеале. Нормальная стильно-модельная прическа. Волосы чуть длинноваты, но аккуратны. При мощных аккордах они вскидываются гривой. Гривой его коней... «Ах, вы, кони, мои кони… Чуть помедленнее…» Пусть это было позднее. Я для сравнения и примера. Он сам был весь «лихой в натуре»…

Видно было, как ему нелегко и не только от духоты. Видно было, что давила замкнутость пространства. Не хватало прос тора ни ему, ни нам. О нас ли разговор!..

…Позднее мне приходилось бывать в Театре на Таганке. По тем временам необычное здание с узко-кирпичной отделкой. К сожалению, мне не довелось тогда увидеть его в спектаклях в Москве. Но я видел его в «Антимирах» опять же на КамАЗе.

Спектакли шли в единственном тогда Доме культуры «Энергетик». Высоцкий сам позднее в интервью рассказывал, как он вместе с артистами шел по улицам города, а из окон домов звучали записи его знаменитых песен. Рассказывал о чувствах признания. «…Ой, Вань, умру от акробатиков…» – создавало легкость настроения у людей. «…Я, конечно, вернусь, не пройдет и полгода…» – вселяло уверенность обещания. Его «Бермуды» развеивали кривотолки.

Его игра в спектаклях совсем иная, чем в кино. «…А не буди лихо – пока тихо…» Выражения его киногероев вошли в обиход жизни. Я и сейчас согласен с ним. «…Вор должен сидеть в тюрьме…» Нет давно уж страстного Дон Гуана, но в памяти он неизгладим.

И все же… В последние его годы даже с экрана телевизора видна была появившаяся во взгляде и его чертах некая досада… Какое-то раздражение, что ли. Колкость на суету… Нет, я не с осуждением, поскольку права на это не имею.

Как ни странно, этим он тоже был прекрасен. Порази тельный дар – ухватить самую суть во времени, в судьбах или профессиях. Я сам побывал в морях и поработал на кораблях. И его «Корабли», по сути, – гимн для меня! В одном из спектаклей в руках артистов горели импровизированные свечи. Горела свеча и у Высоцкого… Натуральная свеча!

…Плохо помню, как расходились после концерта. Пусть меня простят другие артисты. Там были и Валерий Золотухин, и Зинаида Славина, и многие другие. Но Высоцкий! Наверное, имело место быть некой ревности. Высоцкий умел держать зал, сколько нужно. И он, прекрасно это понимая, просил не рукоплес кать:

– Чем меньше вы прохлопаете, тем больше я для вас спою.

Он торопился. Торопился напеть, наиграть, исполнить. Он торопился жить, и это было заметно.

Потом был концерт в летнем открытом театре в парке «Гренада». И опять огромное скопление народа. На крышах домов, на балконах. Тысячи людей в сотнях окон. Толпы на еще молодом газоне и земляных отвалах, возле еще еле прижившихся молодых березок.

Все еще везде строилось, только-только создавалось. Развертывалась небывалая, масштабная стройка. КамАЗ – Челны. И сам он здесь! Сам Высоцкий!

На этот раз халявы-везения не было, смотрел издалека. Но и не жалел – голос слышен был

прекрасно. Мощные усилители били по груди. Близстоящие заказывали ему еще и еще. Просили спеть и то, и другое. А у него, видимо, репертуар.

А уж начальство то как суе тилось! Не уважишь – народ сомнет, признаешь – вышестоящие по головке могут не погладить. Надо сказать, в основном, народ хоть и фанател от Высоцкого, но вел себя достойно. Были, конечно, оглоеды и прочая нечисть (на комсомольскую стройку кто только не понаехал), но это так, мышиная возня. Я видел восхищение в глазах и подростков, и молодых мамаш, и специалистов со стажем.

И еще. Да, мы все видели его в «Вертикали». Довольно спокойная его роль. Но песня! «Идет лавина одна за одной…» Под этим впечатлением ассоциации: станки, идут детали друг за другом, идут машины одна за одной. Возможно, перебираю? Нет, так было.

«…Если друг оказался вдруг… и не друг, и не враг, а так…» И мы старались разобраться в своих наспех сколоченных заводских бригадах и участках, в тех, кто рядом, плох он или хорош.

Я обещал поведать мной увиденное на том, первом, концерте. В лице Высоцкого была видна его недопетость, его краткость жизни, предвиделась его лопнувшая, излишне натянутая струна.

А впереди нас ждут, действительно, большие перемены, как пел Владимир. И, пожалуй, вряд ли именно нам многое из этих грядущих перемен можно полюбить…

Фото:KAMAZ-online

Александр Ионов