Александр Шилов рассказал, каким должен быть настоящий хирург

1 июня исполнилось 65 лет Александру Владимировичу Шилову, замечательному хирургу, который уже почти 36 лет рабо­тает в Чистополе. Он лечил родителей, когда они ещё были детьми, и теперь к нему приходит следующее поколение пациентов. Люди отмечают его чуткое, внимательное отношение и то, что он вселяет
уверенность: всё будет хорошо. Сегодня мы беседуем с Александром Владимировичем о его работе.

— Александр Владимирович, как вы стали детским врачом? У вас родители были врачами?

— Да нет, я родился в простой рабочей семье, медиков в ней не было. Но мама всегда хотела, чтобы я пошёл в наше медучилище. Я поступил, и в 79-м году закончил, стал фельдшером. Проработал четыре месяца в детской поликлинике, потом ушёл в армию. После армии можно было идти на казанский рабфак, то есть на подготовительное отделение, отслуживших принимали туда без экзаменов. А после поступил на педфак — педиатрический факультет. Во время учёбы, со второго курса, работал также фельдшером на скорой помощи.

— Почему же выбрали педиатрию и хирургию?

— Закончив педиатрический, можно было и во взрослую медицину уйти. Но я как-то сразу знал, что буду детским хирургом. Это же звучит: детский хирург! Рождён 1 июня, в День защиты детей. Ну, кем мне ещё быть?
После пятого курса отбирали желающих стать хирургом. Мы проходили тестирование у психолога, тесты на память, на тремор — тогда был строгий отбор. Из желающих со всего курса было отобрано одиннадцать человек. И шестым курсом мы учились отдельно от всего потока, только ходили на общие лекции, а занятия у двух хирургических групп были отдельные. Интернатуру проходил в 15-й казанской горбольнице.

— А что такое интернатура?

— Интерн — это уже младший врач, и я работал в детском хирургическом отделении. А после окончания интернатуры меня распределили в Чистополь.

— Сколько же лет вы здесь работаете?

— С 1989 года, в августе будет 36 лет. И уже бывает так, что дети, которых я когда-то оперировал, приходят со своими детьми.

— Какой опыт врач приобретает не в учёбе, а в работе?

— Естественно, чем больше оперируешь — тем больше опыт. Когда первый раз, ещё в интернатуре, оперировал аппендицит у ребёнка — было не по себе. Но когда приехал сюда — было уже нормально.

— А инструменты хирургические за это время изменились?

— С 1996-го у нас используется лапароскопическая стойка. То есть операции, например, на взрослом человеке, на желчном пузыре, делаются эндоскопически, удаление аппендикса тоже можно делать эндоскопически. Это значит — через небольшой разрез, и на экране врач видит, что происходит внутри.

— Вы и взрослых оперируете?

— Да. И я здесь очень благодарен заслуженному врачу Татарстана Евгению Ивановичу Муравьёву. Всему, что касается взрослой хирургии, он меня научил. Он, и ещё Рафик Авзалович Зарипов, тоже заслуженный врач Республики Татарстан.

— Есть операции, которые проще, чем другие?

— На каждой операции можно столкнуться с неожиданностью. У взрослых всё что угодно может быть. Идёшь делать одно — а сталкиваешься с другим, и малая операция вдруг становится большой. Было, например: по симптоматике — аппендицит. Заходишь в живот — а там студенистая жидкость, и кишечник покрыт пузырьками. Я тогда пригласил заведующего, Евгения Ивановича. И мы делали большую операцию, половину кишечника пришлось убрать.

— То есть человек может выучиться, работать хирургом, но однажды прийти на операцию и увидеть то, чего не видел никогда?

— Да, бывает такое. Даже на примере одного Чистополя.

— Какие ещё неожиданные случаи были?

— Однажды привезли в приёмный покой женщину с болями в животе. И в приёмном покое она начинает рожать. Там, на её счастье, в этот момент
оказалась акушерка Астафьева. Она приняла роды, я перевязал пуповину. Отправили их в роддом. И вот прошло месяцев пять. Вызывают на консультацию в детское отделение: кишечное кровотечение у ребёнка. Заходим — а это тот самый ребёнок, роды которого мы приняли в приёмном покое. Это, наверное, самый маленький пациент,
который был у меня. Есть такая патология — дивертикул Меккеля. Мы прооперировали, операция прошла успешно. Потом мы и эту маму оперировали с холециститом.
А один раз принимали роды у женщины, которая приходила ухаживать за больным, и у неё в палате начались роды. Ребёнка Сашей назвали тогда…

— Как объясняете больным смысл операции? Чтоб поняли, чтоб не волновались?

— Когда осматриваешь ребёнка, нужно найти подход к нему. Если мальчик — можно поздороваться с ним за руку. И если ребёнок маленький, стараешься маме объяснять, что нужна операция, но так, чтобы он не слышал. Потому что слово «операция» дети уже понимают, кричат, плачут.

— У вас были случаи, чтобы пациент отказывался от операции?

— Всякие случаи были. Например, у человека лопнула язва, а он не понимает, что это нужно срочно оперировать, и отказывается. Берёшь отказ, но боли-то у него не стихают, и через несколько часов человек пишет согласие. Хотя при аппендиците, например, случается такая опасная вещь — симптом мнимого благополучия. Это когда уже отмирают нервные окончания, и боль стихает. Кажется, всё прошло. И это может стать причиной позднего обращения к врачу. Но гангрена отростка переходит в перфорацию, снова возникает резкая боль. И тогда человек вызывает скорую помощь.

— С чем чаще всего попадают к хирургу?

— Если по неотложке — это аппендициты, хотя по неотложке может всё что угодно поступить. Если плановые операции — то грыжи.

— В Германии и в некоторых штатах США когда-то вырезали аппендикс новорождённым, чтобы не развился аппендицит…

— Это неправильно. Аппендикс — это лимфоидная ткань, она тоже нужна организму.

— А отчего всё-таки бывает аппендицит? Я слышала версию, что, например, оттого, что человек много грызёт семечки…

— Нет, это ерунда. Отчего у человека болит горло? От инфекции. А ведь в горле тоже лимфоидная ткань. Вот и аппендикс воспаляется от инфекции. У взрослых ещё бывает ишемический аппендицит, когда тромбик забивает сосуды, которые питают аппендикс. У детей я такого не встречал.

— Родных тяжелее оперировать, чем посторонних людей?

— Решиться тяжело. Но я оперировал и своего сына, и отца. Когда операция началась — ты уже не думаешь, кто лежит у тебя на столе. И даже лучше, что я сам оперировал, а то бы я заходил в операционную, отвлекал хирурга. Это же всё влияет на психику врача.

— Какие симптомы должны вызывать тревогу у родителей?

— Родители разные бывают. Некоторые обращаются через полчаса от того, что кольнуло в животе. А у других ребёнка рвёт, понос, а они обращаются только через сутки-двое. Это очень неправильно.

— Какие качества нужны молодому человеку, чтобы он понял, что ему можно учиться на хирурга?

— Нужно любить людей. Потому что если ты приходишь в приём­ный покой и смотришь на больного волком — ничего из этого не получится. И, конечно, не только голова, но и руки важны для хирурга, умение работать ими. Я на гитаре играл в своё время.

— Молодые люди чаще становятся хирургами, чем девушки?

— Во времена Нияза Миннибае­вича Уразгильдеева, заведующего хирургическим отделением, награждённого орденом Ленина, были у нас женщины-хирурги. И когда я проходил интернатуру, у нас была одна женщина-хирург. То есть они бывают. Но гораздо реже. Ведь это тяжёлая работа — и морально, и физически. Случалось по восемь часов стоять в операционной.

— Бывает ли так, что пациенты обижаются на хирургов? И не по мелочи, а по каким-то настоя­щим причинам?

— Мы в нашем отделении стараемся таких причин не допускать. И сёстры, и врачи относятся к больным хорошо. Хоть больным, может быть, хочется большего, чтобы сидели рядом с ними… Но у нас тут лежат и из Новошешминска, и из Аксубаева. Приезжают к нам, чтобы попасть в нашу больницу, — мы не имеем права отказать, а они говорят, что приехали в гости, и тут у них резко заболело… Евгений Иванович Муравьёв собрал в Чистополе сильную команду хирургов. Ему, кстати, в этом году исполнилось семьдесят лет, и он до сих пор работает.

Беседовала Татьяна Шабаева