Писатель Александр Гладков рассказал о жизни Бориса Пастернака в эвакуации

Писатели Борис Пастернак и Александр Гладков познакомились в конце зимы 1936 года в доме режиссера Всеволода Мейерхольда, но сблизились во время эвакуации в Чистополе. 

Александр Константинович даже написал книгу «Встречи с Пастернаком», в которой прекрасно зарисовал обстановку писательской колонии в Чистополе, положение Пастернака в этой среде, его взаимоотношения с друзьями. Вот отрывок из его воспоминаний.

«В самом конце осени 1941 года я попал в Чистополь, куда была эвакуирована часть Союза писателей. К моему приезду Борис Леонидович находился там несколько недель. Маленький обычный провинциальный городок с приездом эвакуированных москвичей и ленинградцев принял своеобразный вид. Особый оттенок придавали ему писатели, которых было, вероятно, несколько десятков. Все литераторы, оказавшиеся здесь, единодушно бранили город, однако Пастернаку здесь нравилось:

– Мне странно, что многие живущие здесь писатели ноют и жалуются и не могут оценить тех благ, которые им дала эвакуация в отношении приобретения внутренней независимости. Я уверен, что я буду навсегда благодарен Чистополю за одно это…

Мой первый разговор с Пас­тернаком в Чистополе свелся к воспоминаниям об истории нашего знакомства. Поговорили и о слухах, которые ходили о судьбе Мейерхольда (человек, в доме которого мы с Пастернаком познакомились). С этих слухов и начался наш первый разговор, предопределивший тон откровенности и доверия.

Жизнь Бориса Леонидовича в Чистополе зимой 1941-1942 года не была «сладкой сайкой». В бытовом отношении ему жилось хуже, чем большинству писателей. Он ютился в небольшой и неудобной комнатушке в 12 кв.м (ул. Володарского, 75), которую снял у банковского служащего Василия Вавилова. Борис Леонидович считал, что удачно устроился: у комнаты была дверь, и помещение было с мебелью. Однако зимой стояли сильные морозы, а помещение не отапливалось. В комнате, которую снимали Пастернак с женой, всегда было холодно из-за какого-то нелепого расположения печей. Иногда, чтобы температура сравнялась, Борис Леонидович открывал дверь на кухню общего пользования. Оттуда слышался различный шум: это и шум примусов, и звуки патефона, и различные голоса людей. Тем не менее писатель в неудобствах и трудностях быта старался найти хорошую сторону.

– Жизнь в Чистополе хороша уже тем, что мы здесь ближе, чем в Москве, к природной стихии: нас страшит мороз, радует оттепель – восстанавливают­ся естественные отношения человека с природой. И даже отсутствие удобств, всех этих кранов и штепселей мне лично не кажется лишением, и я думаю, что говорю это почти от имени поэзии, – отмечал Борис Пастернак.

С первых же дней приезда в Чистополь Пастернак начал переводить Шекспира. Он везде брал свою работу: англо-русский лексикон, миниатюрный томик Шекспира и очередную страничку перевода.

– Я 6 лет перевожу. Надо же наконец что-то написать…

И он начал писать стихи о героях и тружениках военного времени. Пастернаку удивительно легко работалось.

– Чистопольский воздух располагает к работе, – говорил он всем. И работал так много, что перегрузил правую руку, врачи даже запретили ему писать. И Пастернак научился писать левой.

А также именно здесь, в Чис­тополе, Пастернак познакомился с человеком, который явился прототипом доктора Живаго, врачом Дмитрием Дмитриевичем Авдеевым, сыном купца второй гильдии. Именно в квартире доктора писатели проводили творческие вечера (ее, кстати, называли «филиалом Московского клуба писателей»). И когда Пастернак в 1947 году искал название для своего самого значительного произведения, он вспомнил чистопольского знакомца доктора Авдеева — и роман получил название «Доктор Живаго».

Я редко встречал таких терпеливых, выносливых, неизбалованных людей, как Пастернак. Простота и скромность жизни, казалось, были его потребностью.

– Хотя я совсем не то, что вы думаете и совершенно не гожусь в образцы и примеры того, как надо жить и думать, я в большом долгу перед Чис­тополем… – говорил Борис Леонидович. – Я всегда любил нашу глушь, мелкие города и сельские местности больше столиц, и мил моему сердцу Чистополь, и зимы в нем, и жители, и дома...