Очерк из книги Лены Щенниковой об Иване Наумове и Анне Кулагиной

Детство у Анны Георгиевны Кулагиной было украдено. Помнит она и смех, и игры, и семейные дни рождения, их, детей-то, трое. А потом началось такое, о чем до сих пор говорить невозможно без слез, а лучше бы и вовсе это забыть. Началась война.

Отца проводили на фронт в октябре 41-го. Ей, Анне, – четырнадцать, брату Ивану – десять. Еще шестилетняя сестренка Настя да мать Федосья Григорьевна совсем занедужила, с постели подняться не может. Какую же тяжкую ношу пришлось взвалить на свои плечи девчонке-подростку: и домашнее хозяйство вести, и детей воспитывать, и приусадебный участок обрабатывать. Еще и сено косить, и за скотиной ходить – какая-никакая живность на дворе была. А обстирать, обшить, накормить ребятишек, за матерью больной ухаживать. Как все это выдержать? У тетки, сестры отца Натальи Ивановны, самой забот невпроворот. Ладно хоть советы давала.

Жили они тогда в Кзыл-Юлдузском районе, в деревне Стекольный завод. Здесь и основной дом был. Но до войны пребывала вся семья на лесном кордоне, отец-то лесником работал, а когда ушел с немцами воевать, перебрались все в деревню. На кордоне хозяйничала уже новый лесник – Анастасия Ивановна Тугашова.

Мать вскорости умерла. Каждый день дети ходили на кладбище и плакали на могиле. Узнала об этом бабушка по материнской линии, которая жила в соседней Степановке. Приехала, пожурила: дескать, нельзя так убиваться, надо жить. Отписали на фронт отцу: так, мол, и так, совсем без кормильца дети остались. Не отпустили Егора Ивановича домой. Депешу срочную командование отправило в военкомат, оттуда и приехали определять сирот в приют. Только горой встала на защиту брата и сестры Аня:

– Работать пойду в лесничество, а их в приют не отдам, и сама не пойду, – сказала, как отрезала.

Она принесла в контору с собой мет­рики. И по метрикам значилось, что ей исполнилось четырнадцать лет.

– Милая, ну куда я тебя возьму! – воскликнула Анастасия Ивановна. – Тебе двенадцать-то едва дашь. Посмотри, какая худенькая. Куда тебя, такой стебелек, поставишь?

– А хоть куда, – отвечала девчонка. – Я много чего умею. Отцу-то в лесу частенько помогала.

Деваться некуда – определили в рабочие. А вскоре и десятилетний Ваня присоединился к сестре, и стали они работниками Прикамского лесничества Камского лесхоза.

По утрам, едва сбросив сон, шли они расчищать просеки, прореживать густо заросший лес, разделывать противопожарные полосы вдоль дорог. Заготавливали лыко, из которого потом плели лапти, а из прутьев – корзины. В разгар лета собирали ягоды, потом грибы. Эти заготовки шли на выполнение задания и в общий «котел» лесничества. Оно имело и свое подсобное хозяйство. Выращивали все: рожь, пшеницу, ячмень, просо, картофель, огурцы, помидоры, а собрав урожай, распределяли его по спискам среди рабочих. Это и была плата за труд.

Сбор семян и корней бересклета считался особо хорошо оплачиваемой работой. Ведь первоклассного качества резина, которая получалась после многочасовой выварки в котлах коры, снятой с корней этого растения, считалась важным стратегическим сырьем. В конторе лесничества даже был вывешен лозунг: «Каждый килограмм коры бересклета приближает день победы!» Поэтому и старались вязаночки делать побольше, хотя нести их надо было на себе до пункта сбора десять-пятнадцать километров.

Зимой были заняты на сборе еловых и сосновых шишек. Вылущенные из них семена отправляли в питомник, где выращивали молодые саженцы для новых посадок. Опять же лунки подготавливали для этого, ухаживали за маленькими деревцами.

Хватало работы зимой и на делянках, где пилили дрова. А когда весной подходили к причалам Красного Яра, Черепашья, Берсута баржи, грузили на них эти дрова. Где на плечах носили груз, где на носилках.

Не перечислишь всего, что выпало в это горестное время на долю старшеньких Наумовых. Война складывалась для Ани, Вани и маленькой Насти из четырех лет жизни впроголодь, из постоянных волнительных ожиданий вестей с фронта. А почтальон разносил по деревне похоронки и раздавал их молодым женщинам. Они рыдали, выли и шли сажать картошку, чтобы кормить детей.

– Помню, Настенька подросла, надо в школу отправлять, а одеть нам ее не во что. Как мы тогда горевали! – вспоминает Анна Георгиевна. – Мы уж и сами порядком поизносились, и есть постоянно хотели. Хлебушка-то испечь не из чего было – муки на карточки мало давали. Вся и радость – завариха из нее на завтрак, обед и ужин. С тем и спать ложились.

Но не переносили эти не по годам повзрослевшие ребята, если пытались их жалеть. Так и пришла ранняя самостоятельность, наметившая характер – независимый, не терпящий недоговорок, не действующий тишком. Тянулись, недополучив человеческого тепла, к людям, неравнодушны были к чужим бедам, все это вместе взятое и определило их жизнь, первые шаги в ней.

В сорок пятом стали возвращаться домой уцелевшие на войне земляки. В сентябре встречали Егора Ивановича Наумова. Прохлаждаться времени не было. Вновь заступил он на пост лесника. Дело житейское – как молодому мужику без жены? Привел в дом молодуху, да не вышло из нее доброй мачехи. Свои дети появились, а неродные не на шутку стали задумываться о переезде в Чистополь.

Первым покинул родную деревеньку Иван. Устроился плотником в деревообделочный цех судоремонтного завода, освоил здесь и столярные работы. Одновременно учился, закончил вечернюю школу, Уфимский индустриальный техникум, стал мастером по художест­венной обработке дерева. Да это Иван Егорович Наумов! Известный и уважае­мый в нашем городе человек, много лет отдавший педагогической работе в межшкольных учебно-производственных мастерских и создавший не одну коллекцию изумительных поделок из дерева, обработанных методом инкрус­тации и маркетри. Его уникальные изделия снискали славу и за пределами республики. Знают о них и за рубежом. Ему было присвоено звание заслуженный учитель Республики Татарстан.

Однако рассказ наш сегодня о его сестре Анне. Распрощалась она с лесничеством в 1952 году. В двадцать четыре года имела уже десять лет трудового стажа. В городе связала свою судьбу со службой быта. В швейной мастерской артели «Путь» выучилась на швею. Дело пошло. Горожанам требовалась новая одежда взамен старой, довоенной, изношенной и перелицованной. Это хорошо понимали работники артели. В коллективе становилось больше людей. Стали увеличивать план. А Аня, ничего, справлялась. И норму начала перевыполнять. И уже новым работницам стала многое подсказывать.

Съездив на учебу в Казань, затем в Ростов, девушка освоила пошив шуб, полушубков, головных уборов. Не одна чистопольская модница щеголяла тогда в модных фетровых, велюровых шляпках и меховых шапочках, сделанных ее руками.

На смену артели «Путь» пришло более мощное и технически оснащенное предприятие – комбинат бытового обслуживания. Здесь Анечка, ставшая уже Анной Георгиевной, освоила еще одну профессию – вязальщицы трикотажных изделий и уж больше не изменяла ей. Вскоре из комбината выделилось в самостоятельное производство ателье «Трикотаж». Там окончательно проявился ее талант.

Вот, казалось бы, одинаковые были машины, одинаковая пряжа и все условия одинаковые, а работа у вязальщиц получалась разная. От чего же это зависело? Конечно, от старательности,  желания не просто выполнять план, а творить. У Анны Георгиевны в каждой работе проявлялся талант. Связанные ею костюмы, жакеты отличались добротностью, качеством.

В них все было сделано со вкусом: и сама вязка, и рисунок. Поэтому среди ее заказчиц были дамы самые элегантные, самые взыскательные.

Как-то совсем незаметно пришел день на пенсию уходить. С почетом провожали Анну Георгиевну на заслуженный отдых. Почетом и уважением отмечен весь ее трудовой путь. Он выражен в многочисленных благодарнос­тях, Почетных грамотах, в знаке «Отличник службы быта». Не забыт и ее вклад в Великую Победу. Медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» она особенно гордится и праздник этот светлый почитает больше других.

8 апреля 2000 г.