Елена Иодынская вспоминает начало Великой Отечественной войны и блокадный Ленинград

Ленинградцы, казалось, не шли, будто пролетали по улицам. Никто не спал, и млад, и стар были на площадях, на проспектах, набережных. Всюду были счастливые лица. То тут, то там вспыхивали, проплывали песни. Тогда на улицах белых ночей пели. Белая ночь трепетала. Пели юные, положив руки друзьям на плечи.

Немецкие оружейники уже подвешивали бомбы в люки своих самолетов, которые выкатили на взлетные полосы, а в золотом пространстве ленинградской белой ночи двигались счастливые люди, мечтая о светлом будущем.

На другое утро они скажут друг другу: «Теперь ясно, что надо делать». И зарядка той самой короткой в году ночи действовала, и хватило до мая сорок пятого, до самого Берлина. Все-таки Советская страна без малого за четверть века до войны создала поколение, сумевшее защитить свою Родину.

Самая короткая ночь в году предшествовала самому длинному трагическому дню, растянувшемуся почти на четыре года спасения Отечества и 900 дней ленинградской блокады.

В светлом сиянии белой прозрачной ночи живет последний день мира и в памяти Елены Ивановны Иодынской. Она родилась и выросла в Ленинграде, как и ее младшая сестра Комунелла, хотя корни родословного древа Иодынских уходят в Прибалтику: отец – литовец, мать – латышка. Это и послужило одной из причин незаконного ареста родителей в 37-м году.

Отца осудили на десять лет без права переписки. Мы то теперь знаем, что означал этот приговор – расстрел. Мать сослали на пять лет в Казахстан. Дочери остались на попечении бабушки.

Несмотря на суровую и тяжелую для семьи пору, девушки продолжали учиться. Елена была на четвертом курсе геофака Ленинградского университета, Комунелла перешла в десятый класс, когда в их жизнь ворвалась война со страшным словом – блокада.

Немецко-фашистским войскам не удалось с ходу ворваться в Ленинград, но фронт вплотную подошел к нему. С прорывом гитлеровцев на станции Мга 30 августа была перерезана последняя железная дорога, соединявшая город на Неве со страной. С 4 сентября начались варварские систематические артобстрелы. 8 сентября противник захватил Шлиссельбург, прекратилось сухопутное сообщение с большой землей, началась блокада.

Введенные по карточной системе нормы продовольствия стали снижаться. С 20 ноября рабочие получали по 250 граммов хлеба в день, все остальные – по 125 граммов. Хлеб был сырой, состоял на 2/3 из примесей. Начались цинга, дист­рофия, голод. И, кажется, не было видно конца невероят­ным испытаниям­, страданиям.

Это ощущаешь и по письмам, которые писала Комунелла из Ленинграда в Казахстан матери, учительнице по профессии: «Дорогая мамуля! Кажется, мы начинаем заниматься. Как я рада! На основании постановления учебный год начинается с 3 ноября. Как все будет, еще не знаю. Программу не сокращают, так что, вероятно, будет нелегко. Когда я услышала это по радио, прыгала и целовала бабушку и Люку...

Мы живем ничего. Стала плохая погода. Это лучше для нас и хуже для немцев, хоть бы они, черти, замерзли...

Лена теперь в химзвене и не будет ездить на оборонные копательные работы. Я рада этому, а то теперь холодно, в пальто работать трудно. Да и пальто жалко. Осеннее ободрала, так нужно, чтобы хоть зимнее было приличное. Хорошо еще были папины русские сапоги. В них тепло и удобно. Хотя теперь она будет заниматься. Правда, полуказарменное положение (иногда там ночевка), но это ничего. В общем, у нас все в порядке.

С прошедшими праздниками.

Целую Неллия. 27/Х-41г.»

Грусть тоже проскальзывает в письмах Комунеллы. Видимо, было у девушки предчувствие скорой смерти. Она тоскует по матери и искренне выражает это в последних строках к ней:

«Дорогая мама! Мы не пишем тебе часто. Писать не о чем. И что самое главное – не идут письма. Это, надеюсь, ты получишь. Эвакуируется на самолете родственница соседей и вывезет его.

Извини, если плохо, неразборчиво пишу. Пишу при коптилке, написанного не вижу, как следует. Экономят энергию для фабрик, и у нас темно.

Мы еще занимаемся. Пишу, пока есть силы и возможность. Я не жалуюсь ни на что, но жизнь наша очень и очень нелегка. Немного придала сил победа под Тихвином. Все же нам легче будет от этого.

Живем, считая дни до весны. Особенно, когда не поешь как следует. Ведь 125 граммов хлеба – это очень немного. Но скоро нам станет легче. Я твердо верю в это. Надеемся, что зиму переживем. Если же переживем, мне море будет по колено.

Не знаю, когда получишь письмо. Поздравляю тебя с Новым годом! Хочу, чтобы он принес нам много радости. Самое первое – победу, затем нашу встречу. Желаю, чтобы исполнились все твои желания. Думаю, что они совпадут с моими.

Крепко, крепко целую тебя миллион раз. Ты меня тоже, правда? Как мне хочется припасть к тебе, целовать тебя и плакать, чтобы выплакать все, что есть на душе.

Нена.12/ХII-41 г.»

Дни стояли серые, ненастные. Немцы плотным кольцом окружили израненный голодающий город. Холодно, страшно было в Ленинграде. Но город жил. Медленно шли люди по тротуарам. Вот взметнулся столб огня. Через несколько минут снова взрыв, потом еще и еще. Фашисты вели обстрел города из дальнобойных орудий.

В такой обстановке, чудом избегая бомбежек, Елена и Комунелла продолжали ходить на занятия и за скудным пайком хлеба (карточки на другие продукты почти не отоваривались). Не знали девушки, что всего через несколько дней повезут свою умершую бабушку в братскую могилу, попросив у соседей саночки и стащив их с пятого этажа Бог знает откуда взявшимися силенками.

Комунелла писала тогда в Казахстан: «Дорогая мамуля! В нашей жизни некоторые изменения – 18-го умерла бабушка. Мы жили с ней в одной комнате. Было очень холодно, это ее и погубило... Бабушка долго лежала. У нее болела нога, она не могла двигаться. Нам было очень трудно с ней. На похороны не тратились. Все очень быстро сделали. Морально мы сильны, физически зависит от обстоятельств.

Крепко целуем. Нена 23/III-42 г.»

Сестер Иодынских вывезли по «Дороге жизни». После суровых морозов ленинградской зимы 1941-42 годов наступило потепление. Но ледовая трасса, проложенная через Ладожское озеро, как и зимой, продолжала оставаться единственной дорогой, связывающей осажденный город со страной. На ней, насколько можно было видеть, чернели колонны автомашин. Они шли день и ночь, разбрызгивая воду от таявшего под весенним солнцем снега.

Иодынские доехали до железнодорожной станции, там их посадили в вагоны, предназначенные для перевозки скота, и отправили до Ярославля. По дороге в эшелоне умерла Комунелла. Это было 21 апреля 1942 года. На одной из станций явилась к поезду санитарная бригада, забрала ее труп и захоронила в братской могиле. А где – неизвестно, потому что поезд тогда быстро тронулся в путь.

Елена кое-как, с узелком и саквояжем, добралась до пригорода Сталинграда, где жил и работал ее дядя, а затем отправилась к матери в Казахстан. Недалеко от Джамбула в поселке МТС Ново-Ивановка и нашла ее. В 1947 году они переехали на историческую родину матери – в Латвию. В городе Руиена стали учительствовать. Елена к тому времени закончила университет.

Здесь, в школе, встретила свою судьбу –  вышла за военрука замуж. Ее избранник оказался нашим земляком, который вскоре вместе с семьей возвратился в Чистополь. Так Иодынская попала в наш город. Двадцать три года проработала она в средней школе рабочей молодежи № 2, преподавала географию. Вырастила сына и дочь, теперь уже есть внуки, правнуки.

Но ни на минуту не забывает ветеран педагогического труда о своей рано умершей сестре. Говорит о ней и с грустью, и с нежностью, и с гордостью. Это была красивая, талантливая девушка. Голодая, теряя последние силы, она все-таки стремилась к учебе. Из нее, видимо, вышла бы неплохая художница. Комунелла хорошо рисовала и посылала свои рисунки матери в ссылку. Но вот такая судьба – все расставила по-своему.

– В ликующий День Победы я впервые почувствовала какую-то свою вину: вот живу, а ее нет, – говорит Елена Ивановна. – И я знаю, что почти все, прошедшие войну и выжившие в блокаду, ощущают эту безвинную вину в своих душах. И живет наше поколение не только за себя. За всех, кто не вернулся, не дождался светлого майского дня 45-го. Может быть, именно это придает нам жизнестойкость и силу.