Чистополец – участник вьетнамской войны рассказал о том, как это было

Хотя быть воином-интернационалистом считалось почётно, рассказывать об участии советских солдат в благородном деле воссоединения Вьетнама было не принято, долгие годы это оставалось секретом. А потом порвались и связи нашей страны с Вьетнамом. Валерий Абдулович — ветеран боевых действий, награждённый за работу во Вьетнаме отечественной медалью «За отвагу» и вьетнамской медалью Дружбы. Он вспоминает о своей службе, ежедневных американских налётах, из-за которых гибли мирные жители, об отношении к Советскому Союзу, вьетнамских обычаях и секретности, которая окружала советскую миссию.

«Дизеля — сердце дивизиона»

Советское участие во вьетнамских событиях началось в 1964-м. Я во Вьетнаме служил с августа 1966 по январь 1967-го. Больше, чем по полгода, там не бывали. Я был солдат срочной службы, старший сержант, начальник дизельных электрических станций (ДЭЗ). Это сердце дивизиона, ДЭЗ даёт электричество во все кабины: кабина А (сопровождение по азимуту), кабина У (там сидит офицер наведения, он нажимает кнопку «пуск ракет»), кабина П (частота), кабина З (запросчик), СРЦ… Кабины могут быть почками или лёгкими, но сердце — дизеля.

Вы знаете, что Вьетнам был разделён на Северный (ДРВ, Демократическая республика Вьетнам) и Южный, оккупированный французами. И туда зашли американцы. Демаркационная линия между Северным и Южным — это был овраг, разбомблённый напрочь.

Первый город ДРВ был Ханой, с населением в шестьсот тысяч, а шестой — Фули, примерно сто тысяч. Помните мультфильм «Маугли»? Я приехал в Фули — а города нет, его поглотили джунгли… вот такая была обстановка. Шла война, чтобы Вьетнам был един, а не как сейчас Корея. И американцы начали Северный Вьетнам бомбить. Как иначе воевать в джунглях? Бомбили с самолётов «F-105», это как наш «МиГ-21». А у вьетнамцев оружие — китайские пятизарядные карабины. Разве справишься? Попросили Советский Союз. Наши сначала сами летали, а потом вьетнамцев научили летать на «МиГах». Приехали советские ракетчики, ПВО — противовоздушная оборона. Когда я был, это были ракетные комплексы «С-75», а потом — «С-100».

Наш ракетный дивизион охранялся зенитками «ЗПУ-2», «ЗПУ-4» — у них скорострельность почище пулемёта — и пушками. Называлось это «ракетно-зенитным комплексом». Но 37-миллиметровый заряд, если он даже попадёт в «F-105», броню его не пробьёт. Потому это было больше для шума. Ночью стреляли трассирующими боеприпасами — светящимися. Вот такая была обстановка.

Как нас отбирали

Я окончил бакинскую школу ПВО, служил в Нальчике. Как нас отбирали — вы не поверите! Я был на заседании бакинского военного совета, там генерал-лейтенант Алиферов — командующий, рядом — генерал-лейтенант Колдунов, дважды герой войны, потом генерал-лейтенант Чубаров, генерал-майор Калинин… Вот какой уровень! Утверждали людей в Египет, в Анголу, а меня — во Вьетнам. И называлось это никакой не «контракт», а «выполнить интернациональный долг». Так что я — воин-интернационалист. И год во Вьетнаме за два не шёл, я вернулся — дослуживал.

Летали мы во Вьетнам через Пекин. В Пекине принимали хорошо: сидишь за столом, тут коньяк, там жареные змеи, лягушки, ну, и куры. Гид говорит: «За дружбу между великим китайским народом и великим советским народом!». А в это же время по радио: «Хрущёв — ревизионист, разобьём собачьи головы!». Вот такая была политика: за столом — одно, а по радио — другое. И все военные специалисты были в штатском, с дипломатическим паспортом. И рассказывать ничего нельзя было.

Я сам из Каргалей, в военкомат меня отправлял Чистопольский район, подполковник Байбазаров. И вот в военкомат приходит на меня награда, медаль «За отвагу». Меня вызывают, спрашивают: «Это тебе за что дали?» — а говорить нельзя. Я отвечаю: «Товарищ подполковник, я служил в Кабардино-Балкарии, там был сель с гор, и мы овец помогали спасать!». Он мне сказал «не ври» (только грубее). Я говорю: «А вы тогда не спрашивайте!». Подполковник, военный комиссар — не знал, за что награда! Такая была секретность. И к чему это было?

Американцы бомбили всё

Когда наши ПВО только появились во Вьетнаме, одной ракетой сбивали двух «F-105». А потом уж двумя ракетами — один… Американцы научились защищаться: рассыпать фольгу, создавать электронные помехи. Самолёт на экране у офицера наведения — это как чёрточка. А если рассыпать фольгу — на экране создаётся рябь, мельтешение.

Бомбили они всё. Кидали бомбы — вес не знаю, может, в тонну, а высота — больше двух метров. В самолёте видят, что они — в луче, и начинают убегать, облегчать самолёт, бомбы кидают куда попало. В основном попадало в сельскохозяйственных работников. Во Вьетнаме выращивают рис. Трудятся на этой работе хрупкие женщины, самая крупная женщина, которую нам представляли, весила 41 килограмм, а остальные — 36-38 кг. И эти женщины в истлевших рубашках, по колено и больше в воде, сажают рис. Сначала его сажают сплошным ковром; потом, когда он вырастет, его вынимают, и каждую рисинку сажают в другой чек (загородку). Народу — море, полуголые люди работают в воде. И самолёт на них сбрасывает бомбу. Если там сидит какой-нибудь нацист, ещё и разворачивается, снова кидает. Наши лётчики, если их подобьёшь, до последнего тянут самолёт, чтобы он на город не упал. А американцам наплевать, они нажимают катапульту и выпрыгивают, куда самолёт упал — для них не важно. Варвары! Деревни с вертолётов жгли напалмом. Бросали мины-«лягушки», которые подскакивали от почвы и «стригли» всё на высоте 1-1,5 м. Поэтому, когда сбитые американские лётчики выпрыгивали с парашютами, вьетнамские женщины бросали работу и били их мотыгами.

Маршруты бомбёжки назывались «тропа войны». Наши втихаря перебазируются на эту «тропу войны» в джунглях, американцы спокойно летят, думают, нас там нет, а мы — тут как тут: бах! Ну, они, конечно, тоже разворачиваются и стараются отомстить за своих. В зенитки они попадали. Как-то раз взрывной волной меня контузило. Но у нас раненых и убитых не было. И только за счёт того не было, что отбирали и посылали специалистов, а не так, как потом в Афганистан. Я на второй год службы был специалистом первого класса.
Одна наша ракета стоила примерно как «Жигули». Но сбивали мы много. Официально Ханой первый раз бомбили 14 декабря 1966 года [по другим источникам, 13 декабря]. Наши свалили сразу шесть самолётов «F-105». Сбили мы одного лётчика. Он достаёт справочник, открывает и читает: «Русские, прошу защиты от азиатов, Конвенция такая-то…». Припасено у них было на такой случай. Они особо не боялись, потому что их было положено интернировать, и одного американского подполковника меняли на восемнадцать вьетнамских пленных, капитана — на пятнадцать.

Один раз сбили мы капитана, который сносно говорил по-русски. Он рассказывал, что в армию пошёл, чтобы накопить на колледж. Пять лет уже, говорит, я бомблю (он сказал — «летаю»), и теперь я специалист и могу себе позволить летать только в субботу и воскресенье. В будний день вылет стоил сто долларов дополнительно к зарплате, а в субботу, воскресенье, праздники — пятьсот долларов. Теперь я, говорит, заработал столько, что мне хватит кончить колледж и быть безработным, пока не найду работу. Мне это было дико, потому что у нас в СССР безработных сачком ловили.

Вьетнамские коллеги

Вьетнамцы у нас готовились в Туркмении, в Кизил-Арвате. Сперва их учили как-то читать, чтобы они с техникой могли обращаться. Поэтому вначале они стояли у нас за спиной. А когда я был, в 66-м году, уже мы стояли у них за спиной. Ну, как за спиной? Например, я — начальник дизельно-электрических станций. У меня свой вьетнамский коллега, вьетнамские дизелисты. Их задача — заливать масло, солярку, скручивать и раскручивать кабеля при перемещении, грузить бочки с соляркой в один грузовик, с маслом — в другой (их вместе возить нельзя). Всё такое грубьё. А когда шла боевая стрельба, я не доверял, сам синхронизировал всё. Хотя Тхань — мой вьетнамский коллега — был умница, ему чертёж рисовать не надо было. Но чуть внештатная ситуация — «хунтот», а «хунтот» — это значит «плохо».

Так как комплекс у нас был не очень мощный, стрелять приходилось на пересечение, чтобы снаряд и самолёт встретились. Догнать он его не мог: «F-105» в то время развивали скорость 2200. Хотя когда наши лётчики сами сидели за штурвалом, американцы против нас не стояли. Вьетнамцы послабже… Один раз такая ситуация была: я велел дизелисту по имени Ка долить масла, а он промедлил. И тут как раз налёт. Начали стрелять — а дизель заглох. Хорошо, я был. Тот, который заглох, вырубил, другой нагрузил ещё на 25-30 процентов, это кратковременно допускается. И одна ракета прошла мимо, другой сбили. Стали выяснять, что случилось. Вьетнамца этого критиковали всем дивизионом, а самая главная критика там — «ты отнял одну минуту жизни у товарища Хо», у Хо Ши Мина, значит. Ка поклялся исправиться. И поехал он «к братьям в Южный Вьетнам на помощь».

Вьетнамскую медаль Дружбы мне в Ханое вручал Фам Ван Донг, это был Премьер-министр Вьетнама, а пожимал руку Хо Ши Мин [основатель Коммунистической партии Вьетнама, первый президент ДРВ]. Кстати, Хо Ши Мин получал зарплату 90 донгов, а я получал 430 донгов… Квалифицированный вьетнамский слесарь, токарь 60 донгов получал. Всё отдавалось на оборону! Вручение медали было очень торжественным. Нас всех, представленных к наградам, предупредили, что Хо Ши Мин уже старенький дедушка, вы с ним аккуратней! Так что руку мы ему не пожимали, а осторожно брали и придерживали. Один у нас был ростом в метр-девяносто, он когда вышел получать награду — по залу смешок прошёл, это было как руку в пасть крокодилу положить. А с Фам Ван Донгом мы не церемонились.

Как мы жили

Жили мы в разных деревнях, в бамбуковых хижинах, один раз поселили нас на стомиллиметровых снарядах… Работал я по семнадцать часов в день. Ведь война, дизеля должны работать круглые сутки. По семнадцать часов — это точно. Спать приходилось на раскладном столе, на бамбуковых циновках, которые по мягкости от стола не отличаются.
Еду нам привозили на объект. Нам было положено или шесть бутылочек лимонада, или шесть пива. Воду пить нельзя было, хотя кипячёную пили. Вьетнамцы делали местный «ликёр» из рисовой водки, подкрашенной глиной. Наливали в чашку, ждали, пока глина осядет, и пили. Вьетнамцев кормили два раза в сутки, им полагались рис, кусочек сала 30 грамм и листок растения типа крапивы. Так их кормили, ничего странного, что они маленькие и худенькие. А мы из 430 донгов 200 донгов отдавали на питание. На рынок ходили, лягушек покупали. Там лягушки знаете, какие? Как у нас куриные окорочка, только лягушачье мясо нежнее. Змеи не такие вкусные.

Каждые две недели в Ханой из Москвы прилетал самолёт «Ил-18» — правительственный борт, Брежнев и Хрущёв на таких летали — привозил нам свежие газеты, хлеб как у космонавтов — он две недели не черствел, и водку, потому что во Вьетнаме были положены «наркомовские» сто грамм.

Очень нас во Вьетнаме уважали. Идёшь по деревне — дети кланяются. Как-то шли мимо магазина, где сахарный тростник продавали. И там мальчик лет семи за руку держит трёхлетку, а на спине грудничок. Я попросил переводчика купить им сахарного тростника, и с большим трудом мы их уговорили взять, связку им до дома донесли, вся семья высыпала наружу и кланялась… В другой раз идём с позиции — навстречу дедушка-вьетнамец. А может, не дедушка, они многие старыми выглядели. Увидел меня, вязанку сбросил и здоровается со мной как с уважаемым человеком. Я тоже ему кланяюсь. Такое было к нам уважение!

«Теперь вижу, тут настоящая война!»

Советником командира дивизиона у нас был майор Николай Афанасьевич Иваницкий, он потом в Новороссийске был командиром полка, полковником, два ордена Красной Звезды у него. Написал обо мне, когда представлял к награде: «За время пребывания в правительственной командировке показал себя отлично подготовленным, дисциплинированным воином. Находясь на боевой стартовой позиции, принимал непосредственное участие в боях с американскими самолётами над территорией ДРВ, проявляя при этом большое хладнокровие и мужество в борьбе с американскими империалистами, вселяя во вьетнамских товарищей уверенность в огневых возможностях комплекса. Все свои знания и опыт умело передавал личному составу дивизиона, который в короткие сроки научился правильно эксплуатировать и обслуживать технику. Умело изыскивал формы и методы для доходчивого обучения и преподавания того или иного вопроса, неоднократно рискуя жизнью, устранял неисправности под вой бомб, сбрасываемых американскими воздушными пиратами, проявляя большую силу воли, мужество и воинскую дисциплину…». Дали мне медаль «За отвагу».

Приезжал к нам в дивизион с проверкой генерал-майор Вихрь, начальник департамента Министерства обороны по наградам. Сопровождали его генерал-лейтенант Кислицын и наш командир полка Суховеев Иван Григорьевич. Меня Суховеев представляет Вихрю: «Это военный советник при начальнике ДЭЗ сержант Валерий Филиппов». Мы тогда стояли на каком-то артиллерийском складе. Вокруг всё время «тра-та-та», зенитки стреляют… мы уже внимания не обращали. И на звук самолёта тоже: если слышишь звук — значит, самолёт уже пролетел, он далеко. А генерал-майор Вихрь с Кислицыным с непривычки залегли. Вихрь тогда сказал: «Я раньше занижал награды, а теперь вижу, что тут настоящая война, больше не буду занижать». Но потом он забыл свою клятву не занижать награды.

Память о том времени

Когда Путин поехал во Вьетнам — я сразу подумал, что это правильно. И ещё раньше, когда Медведев туда ездил. Вьетнамцы бы без нас не справились, американцы бы их искромсали. А потом мы оттуда ушли, а американцы с ними торгуют, теперь они — друзья…
Я бы хотел свой рассказ так закончить: «Плечом к плечу с вьетнамским другом стояли мы на том пути. Он называл меня „товарищ“, я называл его „данти“. Это наши солдатские стихи.

Записала Татьяна Шабаева