Чистополец, бывший малолетний узник фашизма, награжден медалью "Непокоренные". Сегодня, в Международный день освобождения узников фашистских лагерей, публикуем его воспоминания о своем нелегком детстве

В нашем городе и районе проживают­ шесть бывших малолетних узников фашизма. В 2008 году за их стойкость и верность Родине они были награждены особой медалью, которая так и называется - «Непокоренные».

Мы предлагаем вашему вниманию воспоминания Анатолия Андреевича Сафронова из фонда документов устной истории Чистопольского музея-заповедника.

- Я родился 8 марта 1937 года в рабочем поселке Ново-Милятино Всходского района Смоленской области. Поселок этот был рабочий потому, что он принадлежал фанерному заводу. Таких заводов в те времена было два или три по всему Союзу. Он готовил авиационную древесину и фанеру для производства самолетов. Мои родные работали на заводе.

Война застала нас в этом рабочем поселке. Оккупировали нас немцы в августе. Как только началась война, всех мужчин призывного возраста забрали на фронт, в том числе и моего отца. И как только окружение под Вязьмой было, они не успели даже до линии фронта дойти. Организовали партизанский отряд.

Недавно из документов ЦАМО узнал, что в 1942-м году он был награжден орденом Красной Звезды. Больше мы о нем ничего не знаем, и куда бы мы ни подавали запросы, был стандартный ответ: «Пропал без вести»…

Случилось так, что немцы стороной обошли наш поселок, никакого гарнизона там пока не было. Чтобы сохранить все оборудование завода, его решили отправить на Урал. Моя мама имела права шофера, и ее поставили на мотовоз. Это узкоколейная железная дорога от рабочего поселка до станции Баскаковка, куда все оборудование возили. Когда стал вопрос о том, как ей быть с семьей (мы не хотели оставаться в оккупации), ей сказали, что по законам военного времени от работы отказаться нельзя, иначе будете соответственно привлечены к ответственности за нарушение воин­ских приказов. Поэтому мы на Урал не попали. Возила она оборудование до тех пор, пока на соседней станции не появились немецкие войска, а там километров тридцать всего по железной дороге.

Временами налетали немецкие самолеты, бомбили завод. Весь народ с котомками бежал в леса, подальше от завода. В начале 1942-го года (это был март, как раз масленица) пришла подруга моей мамы и говорит:

- Ты как? Я наладила уже лыжи.

У нее была связь с партизанами.

А мама говорит:

- Куда же с такими детьми?

Мне в то время было 5 лет, сестре - 13-14.

А через некоторое время под вечер прибыл карательный отряд. Немцы знали, что если кто в лесах был, то домой к вечеру мог вернуться. Собрали всех людей на площади около завода. Вывели несколько коммунистов, активистов, работников профсоюза и учинили им допрос, избивая нагайками. После этого 12 человек расстреляли прямо на глазах у людей. Маме односельчане говорили, что ей надо отсюда уезжать, иначе и до нее доберутся. Так мы и поступили. У нас дедушка с начала войны уехал в деревню, у него там дом был большой. Он приехал за нами, вещички забрал, что можно было взять, увез нас в деревню Нележ.

Постепенно немцы стали осваиваться на новых землях. И в этой деревне они основали комендатуру. Нас из дома выгнали. Дедушка кое-как подремонтировал землянку, которая была там с давних пор, и мы вселились в нее. Жили вместе 8 человек: нас с мамой трое, дедушка с бабушкой, дядя, тетя и еще один дядя, ну, какой дядя, ему было 9 лет. А в феврале 43-го года собрали всех деревенских и сказали, что будут нас выселять. Куда - не сказали. Дали десять дней на подготовку.

В определенный день построили всю деревню и отправили по дороге. Через некоторое время мы увидели, что деревня горит.

Почему эта эвакуация была? Потому что в начале 43-го немцы уже не очень уютно себя чувствовали: в километрах 30-ти фронт проходил, они боялись, что будет наступление. Но для того, чтобы нашим солдатам, которые придут, ничего не досталось, они деревни выжигали, колодцы забрасывали трупами животных, в общем, делали зону мертвой.

Вот и погнали нас. Если бы сейчас с самолета сделать съемки, то можно представить, что это живая толпа, живая «змея» на несколько сот километров была растянута. Распределили всех по колоннам и отправили пешком. А зима, февраль месяц, как раз метели были, морозы. Многие не выдерживали, особенно старики. Выходили, садились на обочину: «Все, мы никуда не пойдем». Их тут же пристреливали, потому что нас сопровождала Geheimfeldpolizei - полевая жандармерия. Как колонна проходила, оставались трупы.

У них было все рассчитано с немецкой пунктуаль­ностью. Где-то на расстоянии порядка двадцати километров были построены пересыльные лагеря. Это скотный сарай колхозный. Там делали нары четырехэтажные, посреди две-три бочки железных ставили и дрова туда - отопление было такое. Утром - подъем, перекличка, кормили. Кормили чем? Баланду, какую могли сделать: эта картошка, в большинстве своем нечищеная, свекла помытая, но нечищеная, 150 граммов на человека давали. После этого опять строили - и вперед, до следующего лагеря. Так мы шли, по словам старших, больше 400 километров, целый месяц шли.

Обо всем ужасе не расскажешь, что в дороге творился, в сараях этих, в лагерях. Мне еще запомнилось: бочки-то горят, дым не выходит, двери закрыты. И кто-то с перепугу закричал: «Дышать нечем: горим!» Ринулись все. Выломали ворота, а снаружи немцы с автоматами «успокаивать» начали. 30-40 человек подавили в толкучке, ведь люди не соображали, куда лезли, лишь бы из этого сарая выскочить.

Попали мы по пути в город Рославль. Там была тюрьма, и вот нас загнали в эту тюрьму. Вечером - никаких передвижений, каждый в своем бараке, кто где появлялся - расстреливали на месте. Там тренировку проходил в этих черных делах батальон «Nachtigal» («Соловей»).

Когда пригнали нас в Белоруссию, начали распределять по лагерям, там уже были подготовлены трудовые лагеря. Людей старше 12 лет каждое утро выгоняли на работу. Мы попали на железнодорожную станцию Верхутино на ремонт железной дороги. На этой станции партизаны с немцами «соревновались»: партизаны ночью взрывали, а днем немцы ремонтировали.

Территория немцами охранялась в основном ночью, потому что ночью «шалили» партизаны. А днем два-три фашиста стояли на вышках. Да там и некому было бежать.

Нам еще повезло. Мы были в пятой колонне, а с шестой уже фильтрацию делали. Молодежь лет 14-ти, молодых женщин (мужчин уже не было молодых) гнали на станцию и увозили в Германию. Дошло нас до конца меньше половины…

Маму угоняли на ремонт дорог. Я еще помню: ведерочко у меня было. Гайки привезут, сгрузят, надо разносить по стыкам рельс. Работать маленьких детей не заставляли, прос­то, ребятне надо было чем-то заняться. Еще по весне ходили по полям, мерзлую картошку собирали, или в деревню: «Дайте кусочек хлеба», - вспоминает ветеран.

Однажды на день рожденья сына, матери Анатолия Андреевича удалось раздобыть две печеные картошки: «Иди, тебе, сыночек, гостинцы несу». Она горько плакала, что так скуден ее подарок, но в то же время радовалась, что смогла угостить хоть этим.

- Утром и вечером в лагерь после работы народ возвращался. Потом все - по домам. По одну сторону деревня была, а по другую размещались бараки работников железной дороги. Нас туда и поселили. Все было оцеплено колючкой. Летом 44-го года была операция «Багратион» по уничтожению немецких войск в Белоруссии. И в начале июля освободили нас. Вечером появилась конная разведка, и на следующий день с утра пошли войска: танки, пушки, машины, пехота - все туда, в Белоруссию.

Вот так мы прошли эту дорогу. Сколько там народу осталось? Наверно, больше, чем дошло до конца, куда нас вели... - отмечает Анатолий Андреевич.

После освобождения поселились в Западной Белоруссии, в местечке Будслав. На родину смогли вернуться только в 1950 году.

Во время службы в армии Анатолий Андреевич окончил школу авиационных механиков по электрооборудованию самолетов фронтовой авиации, позже - Ташкентский политехничес­кий институт. Долгие годы работал в Ташкентском авиационном произ­водственном объединении имени В.П. Чкалова. В начале 1990-х, когда в Средней Азии начались массовые беспорядки, с семьей переехал в Татарстан, на родину супруги Елены Михайловны.