В Чистополе процедура расстрела была упрощена до предела. В подвальном помещении тюрьмы (на 20-ти квадратных метрах) на полу был расстелен брезент с бурыми пятнами, чуть дальше - место, куда ставили приговоренного лицом к выщербленной от пуль стене, под ногами - опилки для крови.
Потом опилки собирали в мешки и отправляли их на кладбище вместе с казненными, а часто просто сжигали в тюремной печке. Перед тем, как впустить партию обреченных в расстрельный подвал, их заставляли раздеться до нательного белья. Если кто-либо был одет в отрепья, то его впускали одетым, очевидно потому, что не было претендентов на его лохмотья. А на верхнюю одежду казненных желающих было много. У замначальника МТС был кожаный реглан, самый модный по тем временам; подобные носили знаменитые полярники, летчики и моряки. Его расстреляли последним, чтобы кожаное пальто, галифе и пиджак достались по чину самим расстрельщикам, а не обслуге тюрьмы. Такое часто бывало: пока убийцы были заняты тяжким «трудом», помощники-мародеры за их спиной расхватывали приличную одежду, несмотря на запрет коменданта расстрельного взвода. Был случай, когда жена одного из репрессированных узнала полушубок своего мужа на сотруднике тюрьмы. Когда она бросилась к нему узнать, что с ее мужем, тот, не смущаясь, заявил ей: «Будешь орать, будешь вместе с ним». И показал на небо. Так она узнала о гибели близкого ей человека и молчала, скрывая от всех это страшное известие. Только через год ей сообщили, что ее муж осужден по 58 статье на 10 лет «без права переписки». На языке карательной системы это означало расстрел.
По воспоминаниям участника тех страшных событий, это происходило следующим образом: «Мы стреляли в затылок, стараясь попасть в теменную часть головы. Если выстрел был верный, то убитый с одного выстрела падал или лицом вниз, или набок. Но такая стрельба была по плечу людям опытным и с крепкими нервами. Зависело много и от оружия: если «наган» тульский советского образца, то он почему-то быстро перегревался и боек приходил в негодность уже после 20 - 30-го выстрелов. На этот случай был запасной наган. Лучше, если он дореволюционного изготовления императорского завода, как более прочный и надежный. У каждого «исполнителя» было свое оружие. Считалось плохой приметой, если кто-то из «коллег» воспользовался твоим оружием.
А вот начальник чистопольской опергруппы Булынденко при расстрелах использовал свой именной браунинг - у него никогда не было рикошета, однако ему приходилось часто выпускать чуть ли не полную обойму в одного приговоренного. Но он за патроны не отчитывался, а у нас был режим экономии - 2 патрона на исполнение. За 3-й патрон писали рапорт, чтобы актировать перерасход. Другой начальник (райотделения НКВД) Власов позволял себе упражняться из пистолета ТТ, так у него пули прошивали приговоренного, и он, отлетев к стене, продолжал стоять и хрипел, не умирая. И приходилось добивать его из верного нагана. Как-то один из расстрелянных, получив три пули, очнулся в могильной яме, наполненной трупами, и начал стонать. Для сопровождения трупов к месту захоронения назначался один из мрачных надзирателей тюрьмы - бессменный «Полтора - Ивана» (хотя его звали Авдеем). Огромного роста, почти не говоривший, все думали, что он немой. У него при себе имелась древняя винтовка «бердана» со штыком. Она не стреляла, но штык был остро заточенный. И когда раздавался стон из ямы, он при свете керосиновой лампы проворно прыгал прямо на трупы и начинал колоть штыком, не глядя, в кого попадает. Успокаивался только тогда, когда все затихало. Ему подавали веревку, и он, поднявшись наверх, долго обтирал залитые кровью сапоги листьями или травой, а зимой снегом. При этом он что-то бубнил, и видно было, что он законченный сумасшедший. Почему-то все его остерегались, но уважали за неимоверную физическую силу. Он легко мог заменить 5 человек, играючи забрасывал трупы в кузов машины или на огромную телегу (машина часто ломалась), потом в яму - и все один, никто ему особо не помогал. Без него обойтись было невозможно. По приказу начальства ему выдавалась двойная доза водки или спирта. В комендантской расстрельной команде все пили много, но он за раз выпивал бутылку, через минуту - вторую, и все молча. Потом брал еще две бутылки водки, засовывал в карманы залоснившегося галифе и уходил спать в «привратку». Надзорсостав тюрьмы этим был очень недоволен - запах после его ночевки оставался очень стойкий. Но сказать ему об этом или не пустить спать на широкую скамейку в «привратке» было невозможно, да и рискованно. Он мог озвереть от пустяка и запустить в обидчика чем угодно. Только сам начальник тюрьмы мог уговорить его уехать домой, предоставив ему свой личный тарантас. Тогда все с облегчением переводили дух, мыли с хлоркой «привратку» и ждали следующего расстрела с участием «Полтора - Ивана». Когда он вдруг исчез, куда - никто не знал, никто ни о чем не спрашивал - все обходили эту тему, - наступили тяжелые времена. Расстрельщики-исполнители выполняли свои обязанности, а вот выволакивать трупы было некому, и они порой на сутки оставались в расстрельном подвале. Тогда вызывали из другого корпуса уголовников (что было категорически запрещено инструкцией), и они за махорку и стакан водки выполняли приказ начальника тюрьмы. Как-то один из них проболтался, и его, не спрашивая имени и звания, актировали, пристрелили у общей ямы, куда сбрасывали расстрелянных».
Одному из «исполнителей» запомнилась ночь с 3 на 4 ноября. Тогда в честь празднования «октября», торопясь, расстреляли 88 человек. Были среди них и женщины, которые плакали, и одна из них, узнав «исполнителя», просила сообщить ее родным о случившемся. Он ее тоже запомнил как участницу переписи 6 января 1937 года, побывавшую у него в доме. Всех участниц, как вредителей, по приказу Сталина расстреляли во внесудебном порядке. Нашим расстрелянным еще «повезло», хоть с запозданием на десятилетия, но установлены места их упокоения. А у многих по стране и могил нет.
В Краснодаре в здании НКВД стояла мясорубка, которая молола трупы расстрелянных и спускала их в канализацию. При сдаче города гитлеровцам сотрудники НКВД так поспешно бежали, что не успели ничего уничтожить и при оккупации ее показывали иностранным журналистам. О подобных же «труподробительных» агрегатах и о находках массы измельченных человеческих останков имеются свидетельства из Свято-Екатерининского монастыря (знаменитая Сухановка) и Новоспасского монастыря в Москве, превращенных в секретные застенки НКВД. Это же было и в Ленинграде, раскрошенные тела казненных спускали в Мойку.
С первого по последний день Большого террора Сталин полностью контролировал ситуацию. После полутора лет беспримерного геноцида против собственного народа «кремлевский горец» вдруг объявил очередное «головокружение от успехов». Большой террор был прекращен в один день постановлением ЦК и СНК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», утвержденном на Политбюро 17 ноября 1938 года. Во всех «перегибах» был обвинен Ежов, а новым наркомом в ноябре 1938 года был назначен Л.П.Берия. Он даже объявил очень ограниченную амнистию и ввел в «органах» бюрократическую рутину, якобы контроль над следствием, но пыточные допросы оставил в активном действии и сам любил лично упражняться в использовании физического воздействия на подследственных, то есть был законченным садистом. Наркома Ягоду и его приближенных чинов НКВД ликвидировали при Ежове. А генерального комиссара госбезопасности Ежова после пыток в Сухановской тюрьме расстреляли в феврале 1940 года.
Сверхзадача процессов 1930-х годов состояла в том, что и без того бесправные граждане страны приучались к неотвратимости несправедливости, что закономерно подавляет способность общества к сопротивлению и противостоянию ей. Это есть один из главных социально-психологических механизмов террора. А самое ужасное для нашей многострадальной страны - он, по задумке авторов, оправдался и не потерял актуальности и в наши дни.
P.S. Проклятое прошлое от нас никуда не ушло - мы все еще во власти невыученных уроков неудобной для нас истории и памяти. Мало того, что остались неучами, но и раздаются голоса, даже на властных уровнях, утверждающие, что «была сильная страна, и нас боялись». Что это - глупость или измена национальным приоритетам - жить по совести и не мешать другим? Ведь за тоталитарным террором, рождающим кратковременную иллюзию «сильного государства», построенного на человеческих гекатомбах, через определенное время наступает пора тягостных смут и потрясений. Происходит так потому, что диктатора-параноика и его подручных сменяют посредственности. Это закономерно.
- В любом своем проявлении - в политике, в науке и искусстве - тирания претендует на абсолютную монополию, порождая адептов, которые тоже не терпят равного по силе и таланту, тем самым создавая вокруг себя пустыню. И когда сатрап умирает, а вместе с ним упраздняется и сам террор, не находя для себя жертв, его место занимают маленькие серенькие люди, с опаской и вожделением грызущиеся друг с другом, карабкающиеся на свободный трон. А затем оказывается, что деспотия страшна не только количеством отнятых жизней, не разрушением страны, а выведением особой породы холопов, заражающих генофонд нации вирусом бесчеловечности и конформизма, вирусом эгоизма и жестокости, которые укореняются в последующих поколениях, производя мутацию и деформируя духовный костяк нации. Таким образом, в результате «мятежей и казней» управлять государством рвутся люди, в генетический код которых уже внедрились вирусы приспособленчества и беспринципности, равнодушия к своей стране и своему народу.
Рафаэль Хисамов, старший научный сотрудник
Мемориального музея Б.Пастернака
Нет комментариев